Заработайте на своем блоге или сайте!

суббота, 5 апреля 2008 г.

Живопись транзитом

Вадим Кешерский — не бунтарь и живописных школ не отрицает. Однако картины не пишет, а «красит»

Вадим Кешерский — не бунтарь и живописных школ не отрицает. Однако картины не пишет, а «красит»

Фото: Татьяна Черкезян

Творчество русско-израильского художника Вадима Кешерского знают в Израиле, Европе, США, Канаде. Первая российская выставка, открывающаяся в Ростове, — подтверждение относительности границ в искусстве

Вадим Кешерский родился в 1972 году. В 1991 году эмигрировал в Израиль, с тех пор живёт и работает в Тель-Авиве. Закончил там Институт искусств «Авни» по специальностям «живопись» и «театральная сценография». С 2001 года является художником театра «Израильская опера». Персональные выставки: 2003 год — Международный центр сценических искусств (Тель-Авив), 2004–2008 годы — художественные галереи Праги, Дюссельдорфа, Чикаго, Торонто. Картины Вадима Кешерского находятся в частных коллекциях Израиля, Европы, США, Канады.

Его первым рисунком был портрет Ленина на листке в клетку. Красной ручкой начертил что-то знакомое всем советским детям — просто из проснувшегося инстинкта подражания. А потом всерьёз занялся графикой в студии при Ростовском художественном училище им. Грекова. Правда, в само училище не поступил — по специальности прошёл, а диктант на двойку написал. С миром связывает себя не географически, а метафизически: то, что носишь в себе, религиозные и национальные заветы, не меняется из-за территориальных перемещений. В его картинах есть один сквозной сюжет, тоже метафизический — вглядывание человека в себя. Вот немного испуганный ребёнок широко открытыми и невидящими глазами всматривается во что-то, недоступное зрителю. Старуха, увенчанная сюрреалистическими зелёными стеблями, едва заметно улыбается: старательно прописанная «старость» не пугает её, она словно знает нечто большое и важное. Есть портреты мужчин, которые тоже застигнуты в момент одиночества, внутреннего монолога. Частый мотив здесь — человек, сидящий за столом, который, как готовый кусок интерьера, вынут из привычного пространства и перенесён прямо на дорогу. Остановка в пути.

Предстоящая выставка работ Вадима Кешерского в Ростове — первая в России. Она тоже — элемент метафизической случайности: он везёт картины на две выставки, в уже знакомые ему Дюссельдорф и Торонто. В Ростове задержался у родственников, стал работать, написал две новые картины. Представители посольства Израиля в Ростове, имеющего опыт продвижения еврейских художников, предложили организовать экспозицию. Она пройдёт в День независимости Израиля, 8 мая.

— Вадим, известно, что существуют разные традиции обучения живописи. В России сильна академическая школа, в Европе делают ставку на самовыражение. Как учат в Институте искусств «Авни»?

— Это один из известных в Израиле художественных институтов, основанный местным деятелем искусств, художником Аароном Авни. Специфика его в том, что с самого начала в обучении полностью отрицаются любые рамки, установленные конкретным направлением, техникой. Чем больше свободы полёта, тем лучше. Но для меня такая абсолютная свобода уже была невозможна. Я с детства впитал традиции русской живописи, это, возможно, чувствуется в моих работах. Вообще отрицание школы — это шаткий путь. Она нужна. Как создать образ человека без знания анатомии, владения рисунком? Чтобы что-то сказать, необходимо владеть инструментом.

— А кто ваши ориентиры в мировой живописи?

— Веласкес и Рембрандт. Разумеется, мой стиль абсолютно далёк от их живописи, но мне они близки. В русской живописи XIX века многое тоже нравится, её высокий уровень до сих пор никем не превзойдён. К такому мастерству надо стремиться независимо от художественных пристрастий.

— У вас, иными словами, произошёл синтез свободы и дисциплины?

— Думаю, да. Одно другого не исключает. А вообще я делаю только то, что внутренне интересно. Мне безразличны течения, моды, продастся — не продастся.

— А как же хлеб насущный?

— Я работаю в театре — постоянно в Израильской опере, сотрудничаю иногда с Камерным театром Тель-Авива. Этим и зарабатываю. Случаются, конечно, продажи картин, в основном на выставках, после них. Но это не настоящая стабильность: сегодня есть новый спектакль, завтра — нет. Никто не знает, сколько их будет.

— В Ростове сейчас чем заняты?

— Крашу.

— Что вы имеете в виду? Дизайнерский заказ?

— Нет. Не люблю слова «пишу», «живописец». Пафоса не люблю… Сделал здесь две новые вещи, идеи возникли в России. Новые люди, мысли. У меня всегда всё связано с конкретными личностями.

— Поэтому любите «красить» портреты, автопортреты?

— Да, видимо. Особенно когда человек раскрывается. Это позволяет передавать совершенно разные состояния: и серьёзные, и не очень. Некоторые работы я про себя называю «шутками». Например, обнажённый автопортрет с лампой. Но есть и другое. Один мой друг неизлечимо болен, но он настоящий герой — живёт, радуется. Вопреки всему. В его портрете мне хотелось передать состояние человека, знающего, что такое смерть. Для таких идей не всегда достаточно «реалистических» инструментов. Я ввожу символы, искажаю законы пространства, достоверности. Так я, например, делал свой детский автопортрет. Голова ребёнка — это воздушный шар на ниточке. Но он не парит в воздухе, а как бы «растёт» из стакана с водой. Есть маленькие листочки. А на столе лежат ножницы…

— Знак хрупкости, беззащитности?

— Да, ведь именно таков мир ребёнка.

— Ваши картины не имеют названий. Почему?

— А зачем? Это только ограничивает восприятие, ставит рамки.

— Вам приходится делать порт­реты на заказ?

— Практически нет. Было всего несколько случаев. Я не могу обещать заказчику, что сделаю так, как он хочет. В процессе работы появляется своё видение, чувство. Я хочу играть по своим правилам.

— Вы не ставите себе коммерческих целей. Но вы же общаетесь с внешним миром — делаете выставки и, наверное, сайт свой имеете.

— Сайта не имею. Нужных людей нахожу сам или они меня находят. А выставки… Для меня это способ высказаться: вот, я так отношусь к вам, к этому миру. Мне это необходимо. И никак не привыкну к ситуации открытия выставки. Всегда нервничаю, испытываю ужас. Встреча со зрителем — что-то необъяснимое, как знакомство, страсть, новая страна…

— Вы раньше не пытались организовать свою выставку в России?

— Вообще-то мысль такая проскальзывала: неплохо бы, наверное, показать свои работы в Петербурге, Москве. Но всё решил случай. Я рад, что так вышло. Пусть это будет Ростов, где я прожил 19 лет.

Источник